"В Израиле мы никогда не ощущали себя чужаками, - рассказала в интервью "Вестям" Даша Шамина, режиссер и куратор театра Fulcro, чей коллектив почти в полном составе репатриировался в Израиль из России. - Наоборот: даже в Петербурге мы ощущали себя израильским театром". Это третий случай за сто лет, когда театральный коллектив перемещается из России в еврейское государство и имеет все шансы изменить культурное лицо страны.
Три раза в истории еврейского государства театральные труппы из-за рубежа практически в полном составе перебирались на Землю Израиля. В первый раз это произошло почти 100 лет назад, в 1926 году, до образования государства. Тогда большинство труппы театра "Габима" решило не возвращаться в СССР, а перебраться в Палестину. Остальное, что называется, история, и "Габима", глубоко пустившая корни на этой земле, до сих пор считается главным театром страны.
В 1991 году эстафету "Габимы" перехватила группа молодых актеров, учившихся в Москве на курсе Евгения Арье, прибывшая вслед за ним в Израиль и основавшая театр "Гешер". О роли этого театра в культурной жизни современного Израиля даже говорить не стоит: без "Гешера" современная театральная сцена страны выглядела бы совсем иначе.
После начала войны в Украине петербургский театр Fulcro, который, по свидетельству российской прессы, за два с небольшим года стал одним из самых популярных независимых проектов города, приостановил деятельность в России. Многие участники проекта, по счастливому стечению обстоятельств обладающие израильскими корнями и, соответственно, правом на возвращение, репатриировались в Израиль и создали свой театр здесь, заново, восстановив старые проекты и представив новые.
Fulcro быстро стал маленькой сенсацией независимой театральной сцены страны, несмотря на то, что пока работает преимущественно на русском языке (сопровождая свои спектакли качественными субтитрами на иврите). На талантливых петербуржцев обратили внимание и в "Гешере", пригласив Fulcro принять участие в театральном фестивале Jaffa fest 2024 года и предоставив ему свою малую сцену для пользующейся стабильным успехом постановки "Свадьбы не будет".
В откровенной беседе с "Вестями" Даша Шамина рассказала о позиции и творческом кредо театра, о том, с какими сложностями сталкивается коллектив в новой стране, о чужих и своих, и о том, как Fulcro завоевывает свое место на местной театральной сцене.
- Даша, как-то прочитал в фейсбуке мнение девушки, посмотревшей вашу постановку "Свадьбы не будет". Она написала так: "Видела несколько спектаклей Fulcro, меня всегда восхищали эти безумно красивые, талантливые люди, но - абсолютно не свои. И только после "свадьбы" я вдруг поняла: никакие они не чужие". Такое мнение - это больше обидно или все-таки комплимент?
- Если честно, я периодически сталкиваюсь с таким мнением, и исходит оно почти всегда от русскоязычных людей. Я с ним считаюсь и уважаю, но если говорить про себя, то я с первого дня нашей работы здесь ощущаю, что мы - абсолютно свой, израильский театр. Cкажу вам больше: мы приехали из России, где действительно были чужими, абсолютно на всех уровнях. И вообще, мне нравится думать, что мы были израильским театром еще до иммиграции, вот верю я в эту красивую теорию.
- То есть не чужие, а свои?
- Конечно, мы можем показаться чужаками, но в данном случае - не Израилю, а просто каким-то конкретным людям. Это нормально: как и любой другой театр - мы не мороженое, которое априори нравится всем. Более того, мы занимаемся довольно специфическими вещами.
- Например?
- Например, отвергая понятие эскапизма и желание просто прийти в театр, чтобы "провести время". То есть многие ходят в театр именно за этим, и это совершенно нормально. У нас же это невозможно ни на каком спектакле. И это может раздражать, я это прекрасно понимаю. Но возвращаясь к чужим-своим: мы в Израиле не ощущали себя чужими никогда, и никаких барьеров или стеклянных потолков с точки зрения понимания аудитории нам преодолевать не пришлось. Именно с точки зрения понимании аудитории, в соединении с ней.
- С другой стороны, ваш театр действительно очень отличается от мейнстримного израильского. Такие жанры, как документальный театр или вербатим, очень популярные в России в последние годы, в Израиле представлены довольно фрагментарно.
- Прежде всего документальный театр популярен не только в России, и мне кажется, что в независимых израильских театрах интерес к этому жанру тоже есть. Совсем недавно в театре "Тмуна" прошел целый фестиваль документального театра. В том же театре совсем недавно вышел спектакль про Навального, я не смотрела - мне пока, наверное, не хватит иврита, но люди очень хвалят. Наверное, в репертуарном театре все по-другому, но мы никогда не были связаны с репертуарным театром - ни в Израиле, ни в России. Большая сцена все-таки не предполагает прямое взаимодействие с документами, это удел независимых проектов. Да и каждый из наших проектов - это не какая-то пьеса или история, имеющая название. Потому что первое, что спрашивают, когда ты приходишь в репертуарный театр в любой стране, - это название. А нам потом долго приходится объяснять, чем мы вообще занимаемся и зачем все это делаем.
- Ощущаете ли вы конкуренцию со стороны израильских независимых театров?
- Не ощущаю - в самом позитивном смысле этого слова. Мне вообще кажется, что понятие конкуренции в театре - довольно нездоровое. Как раз наоборот, иногда наши работы дополняют друг друга. Мы вот выпустили сейчас новый спектакль - Crime, про войну в Украине. И параллельно на той же сцене играют Can you beat the KGB? - пьесу про Навального. Для меня это складывается если не в диптих, то в какую-то единую смысловую линию, и это бесконечно круто.
- Есть ли тема, которая стала для вашего театра превалирующей?
- Большая часть наших спектаклей так или иначе связана со Второй мировой войной. Просто потому, что это самая большая травма западного мира. Есть и множество других тем, которыми мы занимаемся прямо сейчас, от геноцида в Руанде до геноцида в Конго.
Но для западного мира тема Второй мировой, это, конечно, величайшее потрясение, которое изменило культуру и историю. Мы занимались изучением этой войны с разных сторон, через Холокост, Хиросиму и Нагасаки, пытались понять, осознать. Но сегодня, конечно, линейка того, чем мы занимаемся, сильно расширена. Совсем недавно мы изучали какие-то документы, скажем, про Холокост, и он тут же как бы происходит прямо на глазах.
- То есть когда-то у вас может появиться спектакль, посвященный событиям 7 октября?
- У нас есть внутренняя договоренность в команде, что мы не делаем спектакли про катастрофу изнутри катастрофы. Поэтому, несмотря на то, что мы все время говорили про Украину, полноценный спектакль сделали только сейчас, спустя три года, когда появилось хотя бы какое-то ощущение дистанции. Что-то уже успело произойти, и ты можешь посмотреть на события сквозь время. Понимание приходит именно благодаря времени, потому что пьеса, которую мы играем, была написана в первые шесть месяцев войны.
- Вы считаете такой подход и выбор тем своей миссией?
- Миссия - это громкое слово. Предпочитаю понятие "зона интересов".
- Даша, а откуда такой интерес к кабаре? У вас сразу три спектакля поставлены именно в этом жанре.
- Это трилогия, постановки изначально так и задумывались, хоть они очень изменились с тех пор, как мы их выпустили. Мне кажется, что здесь все очень просто. Когда мир или общество стоят на пороге большой войны, жанр кабаре стремительно набирает популярность. В XX веке мы это выяснили довольно точно.
Уже первый спектакль Fulcro был сделан в жанре кабаре. Это был 2020 год, Санкт-Петербург, протесты по поводу уже упомянутого мной Навального, сидящий Серебренников, репрессии, люди в "бобиках" и прочие радости жизни. Всем актерам нашего театра - молодым ребятам, только что выпустившимся, и мне, их молодому педагогу, - было абсолютно понятно, что будет большая война. Мы ее чувствовали. Она могла начаться через год, два, три, а могла и в следующем месяце. Именно про это предчувствие мы и сделали наш первый спектакль. О грядущей катастрофе очень легко можно говорить только в рамках кабаре - там это становится очень серьезной терапией и для исполняющего, и для смотрящего. Кроме того, важно сказать, что мы не делаем спектакли в рамках кабаре, мы делаем кабаре.
- Поясните, пожалуйста.
- Есть у нас, к примеру, кабаре Die Blumen ("Цветы"). Представление начинается в 10 вечера, в зале работает бар, можно разговаривать с артистами, люди падают в обморок, и их выносят актеры. То есть это происходит так же, как происходило в Берлине 20-30-х годов. Мы не используем этот жанр просто как художественное средство, а создаем пространство кабаре.
- Кажется, что прежде всего это пространство нужно самим артистам Fulcro?
- Безусловно. И если к нам приходят люди, значит, это нужно кому-то еще.
- Тут же напрашивается вопрос: нашел ли театр своего зрителя?
- На наши спектакли, идущие в "Тмуне", публика делится примерно так: 70% русскоязычных и 30%, которые по-русски не говорят. Исключение составляет кабаре "Шутка", основанное на песнях, написанных узниками Гулага или о них. Там ивритоязычных чуть поменьше, им тематика не совсем понятна. С другой стороны, наш спектакль No Name мы будем играть, наверное, только на иврите. А так - у нас смешанная публика, средний возраст - от 25 до 55 лет, наверное. Но есть у нас и спектакли, куда приходят люди и взрослее, и младше, так что бывает по-всякому.
- Своя публика тоже есть?
- Могу смело сказать, что да. У нас, к сожалению, очень немного спектаклей, чтобы мы могли все время радовать наших постоянных зрителей, но они радостно ходят повторно на одни и те же спектакли. Есть люди, которые смотрели наши кабаре по 5-6 раз. Хотя кабаре, это все же не спектакли, а зона присутствия. И есть очень вовлеченные зрители, которых я вижу у нас постоянно и узнаю.
- Когда коллектив Fulcro перебирался в Израиль, речь шла о том, что у 70% сотрудников есть еврейские корни и они имеют право на репатриацию. Были и ребята, у которых возникли проблемы. Это как-то решается?
- Да, конечно. У нас осталась последняя девочка, которая прошла, мне кажется, все уровни этой игры. И я очень надеюсь, что это все завершится удачно. Наверное, в этом смысле в нашем профессиональном опыте не было ничего сложнее легитимизации неевреев в Израиле. Это несправедливо, бесконечно сложно, на этом пути очень много обмана и подводных камней. Понятно, что есть много способов легитимизации. Но мы боролись за рабочие визы для нее и других ребят.
- Удалось?
- К сожалению, нет. Выяснилось, что это невозможно, Поэтому были ребята, которые сдались, сказали - не будет, так не будет. Визу в Берлин, скажем, с рекомендациями от нашего театра получить в миллион раз проще. Но поскольку мы живем и работаем в Израиле, вот эта последняя наша девушка, она хочет жить здесь. Она любит эту страну, никуда, кстати, не уехала, когда началась война, как поступили многие граждане Израиля. А она сказала: "Нет, я буду волонтерить, жить и работать здесь". Мне кажется, что будет справедливо и правильно, если для нее все же будет найдено решение.
- Раскажите про вашу премьеру - спектакль Crime?
- Это пьеса Эстер Бол, которая в России жила и работала под именем Ася Волошина. Это восхитительный русскоязычный драматург. В первые месяцы войны она написала один из, как мне кажется, важнейших художественно-документальных текстов о войне в Украине. Это и есть Crime. На самом деле это большая книга, она издана в издательстве "Бабель" у Жени и Лены Коганов. Это то, что сама Эстер называет "корпус пьес". В простой читке весь этот текст занимает более четырех часов. После работы над большим текстом она вытащила оттуда пьесу, которая называется Crime MONO.
- Судя по названию - это моноспектакль?
- Это монопьеса. Там есть одна главная героиня, которая живет в бесконечном информационном потоке войны. А ее любимый человек - украинец. И она бесконечно пишет ему письма, как сказали бы в XIX веке. Но это сообщения в мессенджере.
И вот героиня пишет бесконечные сообщения, пересказывая ему свои диалоги с другими людьми, описывая, что происходит вокруг, пересказывая новости - а он не выходит на связь. Вот такая история - чудовищная и поднимающая очень неудобную тему про участие россиян в этой войне. Даже тех самых "хороших россиян", которые сразу же уехали, и так далее. Тема непростая, но очень важная, там есть вещи, которые мы были просто обязаны проговорить вслух.
Мне кажется, что это просто наша этическая задача - проговаривать проблематику конфликта в Украине, чтобы не давать миру забыть о том, к чему привела российская агрессия. Это особенно важно после прихода к власти Трампа и вообще - для понимания того, что после 24 февраля 2022 года зло как категория получило разрешение творить все, что угодно, и оставаться безнаказанным. Это то, что произошло глобально с планетой, теперь это известно всем. И эта штука, к сожалению, совершенно необратимая.
- И что с этим делать?
- Я не знаю, и это не в моей компетенции. Но я обязана говорить об этом вслух как человек, приехавший из России и наблюдающий за происходящим. Как человек, друзья которого сидят в тюрьме, и так далее. Это важно говорить и в Израиле. Я не буду говорить громких слов про то, что если бы не было 24 февраля, не было бы и 7 октября - было бы все равно. Но тем не менее мировая повестка, в которой в сознании более-менее цивилизованного человека зло может оставаться безнаказанным, становится обыденной, и это ненормально. Поэтому это часть миссии нашего театра. Раз уж мы приехали сюда и раз уж говорим по-русски. Чтобы не забывать самим и не дать забыть другим.