В Израиле, где даже репертуарные театры вынуждены бороться за существование, требуется особый кураж , чтобы руководить независимым театральным проектом. У Ариэля Крыжопольского, создателя и руководителя театра La Panim, его в достатке. Как и упрямства.
Как истинный представитель "полуторного поколения", Крыжопольский не готов вписываться в ограничивающие его творчество рамки и упорно идет своим путем. А его небольшой и не зависимый ни от кого театральный проект остается современным, своевременным, а главное - актуальным, даже обращаясь к классике.
Можно только догадываться, почему Крыжопольский взялся за инсценировку "Черного монаха". Эта повесть - тревожная, мистическая, выбивающаяся из творческого наследия Чехова. По собственному признанию Антона Павловича, это "рассказ медицинский, historia morbi (история болезни); трактуется в нем мания величия". Вот и думай теперь, о чьей именно болезни идет речь в сценической интерпретации. Впрочем, догадки существуют, но каждый зритель должен решить за себя.
Поставил спектакль Михаил Лурье - известный театральный режиссер и педагог, с которым Крыжопольский познакомился во время учебы в "Нисан Нативе". Кажется, что Лурье во время подготовки к спектаклю тоже прочитал немало медицинских справочников, описывающих все стадии раздвоения личности и безумия.
Для главного героя - Андрея Васильевича Коврина, все начинается с болезненной фиксации на отдельных словах, преследующих его звуках и видениях, философских разговорах с самим собой (или с таинственным Черным Монахом, являющимся ему во снах, а, может быть, и наяву).
Коврин (его роль играет Крыжопольский) приезжает на лето в поместье своего опекуна - Егора Семеныча Песоцкого (Нир Манки), и по сути попадает в западню. Андрей Васильевич - абсолютно здоровый и талантливый молодой человек, оказывается в провинциальной глуши, в компании неврастеника, помешанного на собственном саду, и его депрессивной дочери Тани (Анита Фердман).
Со времен Евгения Онегина мы усвоили, что пребывание незаурядных личностей в унылых российских деревнях ни к чему хорошему не приводит. История, описываемая Чеховым, в "Черном монахе", - не исключение. А режиссер показывает нам разницу между "возвышенным" Ковриным и "обычными" Песоцкими практически буквально.
В начале спектакля отец и дочь появляются на сцене с завязанными глазами, только с помощью своего гостя они способны передвигаться. Сам Коврин тоже носит маску, которая впоследствии станет единственным средством его общения с Монахом. Однако маска главного героя не прикрывает глаз. Он способен ясно видеть даже во время помешательства - в разговорах с невидимым собеседником, который убеждает его в собственной исключительности. Прозреют в конце концов и Песоцкие, но слишком поздно - уже после того, как Коврина закормят бромом, уничтожат физически и превратят в жалкое подобие самого себя.
Основную нагрузку этой непростой постановки несет на себе исполнитель главной роли. Крыжопольский отыгрывает все этапы безумия Коврина очень достоверно, полностью вживаясь в своего героя. Он по сути играет здесь двух очень разных персонажей - две ипостаси личности Коврина, которые ведут диалог друг с другом, спорят, не соглашаются - пока не сливаются в единое целое. Это непростая задача для любого актера, но Крыжопольский справляется, пропуская роль через себя.
Отвечающий за сценографию Александр Лисянский придумал множество трюков, оттеняющих состояние и болезненное восприятие действительности главным героем. Отмечу лишь самые запомнившиеся: сцена на двух уровнях (как две составляющих личности Коврина) и огородное пугало, которое доморощенный Мичурин - Песоцкий, использует в качестве вешалки. Очень хороша и сцена, где Нир Манки с отсутствующим взглядом крутит ручку механической кофемолки - что та Мойра из древнегреческой мифологии, плетущая нити судьбы, или перерезающая их.
Ассоциативный ряд здесь впечатляет, а аллегории - хорошо считываются. В этом, конечно, большая заслуга режиссера, придумавшего, как перенести сложное повествование, не богатое на события, но переполненное мыслями и внутренними диалогами, на сцену.
И это возвращает нас к вопросу, возникшему в самом начале. Что именно хотели сказать создатели постановкой, рассказывающей о раздвоении личности, галлюцинациях, о гение и злодействе? Легче всего предположить очевидное: в окружающей нас невозможной действительности слишком тяжело найти рациональное зерно. Поэтому - каждый действительно сходит с ума по-своему, включая героев спектакля. Коврин - после того, как перестает отличать реальность от фантазий, Песоцкий - свихнувшись на мичуринстве, Таня - свалив все свои беды на неудачное замужество. Что остается в итоге? Видимо то, о чем спел никогда не устаревающий Гребенщиков почти 30 лет назад - "Сны о чем-то большем". Сны - или ночные кошмары, тут уж как придется.