5 Еще фото
Алиса Хазанова, Евгения Альбац, Елена Бунина и Анна Наринская
(Фото: Энди Го, Владислав Попов, личный архив)
"Эмиграция" и "война" - слова женского рода. И то, и другое в корне меняет жизнь женщины, а эмиграция во время войны - тем более. Неожиданная, часто поспешная, вызванная чужой волей, она становится испытанием на прочность. Как это испытание проходят женщины успешные и состоявшиеся в той, довоенной жизни? С чем сталкиваются? Что дает им силы, а что, наоборот, отнимает?
В канун Международного женского дня специально для "Вестей" Ольга Ципенюк поговорила об этом с четырьмя представительницами прекрасного пола, которые уехали из Москвы и оказались в Америке, Израиле, Германии и Англии.
►Отъезд из России: мотивы, мысли, обстоятельства
ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ
Главный редактор сайта newtimes.ru, исследователь центра Дэвиса по изучению России и Евразии Гарвардского университета, преподаватель политических наук Harvard Extension School
"22 августа 2022 года я уехала из Москвы. Ощущала ли, что надолго? Нет, наоборот. В США я оказалась по приглашению университета NYU, и на вопрос "Хотите на год, или на пару лет" ответила "О чем вы? я летом уеду обратно" - чего, как видим, не произошло.
Предшествовали отъезду четыре "административки": меня лично и меня как главного редактора The New Times четырежды признавали виновной в распространении дезинформации о российской армии. Дезинформация заключалась в том, что, когда бомбили Харьков, Киев, Луганск, мы об этом писали. 29 июля 2022 года я была включена в список иностранных агентов. Позвонил мой адвокат: "Евгения Марковна, вас посадят - либо под домашний арест, либо в тюрьму". Я спросила Яшина и Навального - тогда еще с ним была связь через доверенных лиц: "Что делать, ребята?". Илюша вполне сердито ответил: "Жень, не валяйте дурака, понятно, что вас арестуют. Надо уезжать". Алеша написал примерно то же самое.
Уезжать мне очень, очень не хотелось. В принципе, ведь с точки зрения журналиста это было интересное время: наблюдать, как сворачивают голову всей стране, как прямо по учебнику идет смена режима, как происходит то, о чем я столько лет кричала: что чекисты придут к власти и свернут все демократические свободы - а мне в ответ говорили, что я сошла с ума".
ЕЛЕНА БУНИНА
Экс-директор по персоналу компании "Яндекс", ныне профессор математики университета Бар-Илан
"23 февраля 2022 года мы с семьей поехали из Москвы на Кипр, в 3-дневный, как нам тогда думалось, отпуск - два маленьких чемодана на пятерых. Планировали встретиться с друзьями, живущими в Израиле, но туда в тот момент нельзя было влетать - еще действовали ковидные ограничения, а у моих детей не бывало прививок, в России ведь тогда детей не прививали. Прилетели на Кипр 23 февраля вечером, 24 утром началась война, 25-го мы уже понимали, что, скорее всего, тоже окажемся в Израиле. Через несколько дней въехали в страну как туристы, потом нам из Москвы потихоньку переслали документы, и к концу марта мы завершили быструю репатриацию".
АННА НАРИНСКАЯ
Журналист, куратор, автор документального кино
"Пока жива была мама, я ездила в Россию регулярно, но с начала войны осознала, что центр моей жизни оттуда точно переместился. Последний раз я оказалась в Москве в августе 2023 года. Это было страшное, грустное путешествие - приехать побыть с умирающей мамой последний, как думалось, месяц. Оказалось - последнюю неделю.
Меня объявили иностранным агентом, так что при этом режиме я не вернусь и даже не уверена, что моим родственникам стоит это делать. Не будь этого, я бы не продала квартиру - в старом доме со львами на Мясницкой улице, любимую, красивую, наполненную вещами, которые были со мной всю жизнь. Верила бы, что когда-нибудь смогу в нее вернуться".
АЛИСА ХАЗАНОВА
Актриса, режиссер
"Последний раз я была в России в июне 2023 года, но моя эмиграционная ситуация в целом не очень типична, поскольку мы уже давно жили на две страны: дети учились в лондонской школе, а я работала в Москве - снимала кино и много играла в театре. Конечно, толчком к окончательному отъезду стала война, точнее, невозможность дышать в ситуации, когда ты должен молчать про очевидное. Но когда она началась, я не могла все бросить и уехать - потому что привыкла отвечать и за "тех, кого приручила", и за то, что делаю. Как актриса я должна была доиграть блок спектаклей "Сияние", как режиссер должна была выпустить картину "Белый список" - в тот момент мы уже сводили звук и цвет.
Кино доделала, в театрах попросила, чтобы вместо меня ввели замену, и только тогда перестала летать в Россию. Но в какой-то момент "Белый список" взяли в конкурс кинофестиваля "Пример интонации", который проводил Александр Николаевич Сокуров, и он пригласил меня приехать представить фильм. Это были два чудесных дня в Санкт Петербурге: ярких, теплых - когда город тебя любит. Мы с подругой сидели на открытой веранде кафе "Счастье" на улице Рубинштейна, светило солнце, вдруг я обернулась и увидела, как мимо меня через этот солнечный воздух медленно, очень спокойно проходит Алиса Бруновна Фрейндлих, которая живет там неподалеку. Так мне запомнился Петербург: светлый, радостный и одновременно спокойный, он был окрашен предчувствием прощания и с ним, и с Москвой, куда я вернулась, чтобы уложить в чемодан две любимые чашки".
►Израиль, или…? Как вы оказались там, где оказались?
ЕВГЕНИЯ
"Мы с Навальным однажды говорили о том, что, занимаясь политикой в России, ты не должен иметь возможности, отличные от возможностей других. Считаю, что для политического журналиста это очень важная история: быть на равных с теми, кого ты зовешь на баррикады. Говоря простыми словами - не иметь второго паспорта. Но началась война, и в мае 2022 года я получила израильское гражданство.
Дальше встал вопрос: что я могу здесь делать? Работать журналистом? В Израиле русскоязычных журналистов и без меня много. Могу преподавать по-английски. Хорошо, я связалась с тель-авивским университетом. Жила там в кампусе, прочитала лекцию, пыталась понять, смогу ли заработать на жизнь - мне ведь много не надо, я неприхотливый человек, ношу джинсы и свитера. Был даже спонсор, готовый помогать. Но в Израиле существует жесткий возрастной предел для работы в академической сфере: мне было четко сказано "при всем добром отношении в 65 лет мы вас попрем". Стала искать варианты, и Америка оказалась единственным, потому что я просто не могу себе позволить не работать. Я ведь в Москве очень долго тянула журнал, когда уже не было никаких сторонних денег. Думала, вытяну - что оказалось большим заблуждением и лишило меня всех сбережений.
В начале 90-х я приезжала в кибуц Мево-Хама на Голанских высотах. Он меня совершенно поразил: люди нажимали на кнопки, и где-то далеко, за несколько километров к вымени коровы подключался доильный аппарат, а мы с этими людьми спокойно шли ужинать в общую столовую, и говорили о Макиавелли - я в те годы была на нем совершенно помешана. В этом кибуце я хотела бы умереть. Такого чувства нет и, наверное, никогда не будет в Америке. Это чужой мир, но он дает мне работу и платит за нее деньги. Если бы я могла выжить без них, то, конечно, поехала бы в Израиль. Мне очень важно иметь цель в жизни, а сейчас важнейшая цель - защитить Эрец-Исраэль, где я чувствую себя дома".
ЕЛЕНА
"Израиль был моим безусловным выбором: согласно Закону о возвращении, у нас было право на гражданство. К тому же в Израиле уже находился Аркадий Волож, там был офис "Яндекса", то есть для меня это было логичное направление. В Москве я занимала должность генерального директора российского "Яндекса", оказавшись в Израиле, практически сразу написала заявление об увольнении. С должности директора по персоналу уволилась через два месяца, когда нашла замену.
До этого я бывала в Израиле раз пять-шесть. Один раз - короткая командировка, остальное - туризм, когда зимой хочется тепла и солнца. Когда мы прилетели, если можно так выразиться, "насовсем", ужас был от всего: от того, что происходило с Украиной, Россией, "Яндексом", с тем, что вообще будет дальше. На фоне этого был ужас бытовой: через несколько дней должны были перестать работать платежные карточки, по ночам мы ходили от банкомата к банкомату, снимая деньги. Был ужас социальный: я ужасно боялась вопросов "Откуда вы?" Надо было говорить "из России", и мне казалось, что в меня сразу полетят камни. Это быстро прошло, я увидела, что такого отношения здесь нет, но первое время все равно боялась ходить в магазины, боялась многолюдных мест".
АННА
"Я оказалась в Берлине некоторым образом по инициативе самого Берлина: весной 2022 года мне предложили грант от одной из главных берлинских газет Tagesspiegel, который включал возможность легализации статуса - 2-летний вид на жительство. Сейчас я вынуждена его возобновлять, но это несложно, поскольку у меня достаточно много проектов. Не то чтобы я стремилась именно в Германию - просто в практическом смысле это оказалось самым реальным направлением.
У меня есть израильское гражданство, и как только началась "большая" война, мы туда приехали. Я пыталась искать работу, но в тот момент рушилось все проекты. В общем, я провела разведку боем, но то, на что рассчитывала, последовательно срывалось. Называя вещи своими именами, профессиональное и бытовое обустройство в Германии происходит значительно легче".
АЛИСА
"Как я уже сказала, моя семья уже давно жила на между Россией и Англией, так что вопрос о том, чтобы осесть где-то кроме Лондона, не стоял в принципе. То, что мы имели там легальный статус, что за документы не пришлось биться, значительно упрощало ситуацию, в которой все вокруг рушится, и тебе надо думать, как быть дальше. У меня к тому же произошли глобальные изменения в личной жизни, это был еще один удар под дых.
Мысль о переезде в Израиль не возникала, хотя я очень его люблю. Это ярко выраженная эмоциональная привязанность: когда мой самолет приземляется в Бен-Гурионе, у меня текут слезы. При этом я никогда не понимала, как здесь реализовать себя профессионально. Прежде всего, я не говорю на иврите - мне очень хочется это исправить, но пока факт остается фактом. Жить в стране и не говорить на ее языке, особенно в актерской и режиссерской профессии, - это неполноценное существование".
►7 октября издалека и изнутри
ЕВГЕНИЯ
"После катастрофических событий 7 октября я при первой же возможности приехала в Израиль. Была в разрушенных кибуцах Беэри и Кфар-Аза, была в Сдероте, сняла массу потрясшего меня материала, которому посвятила несколько выпусков на Youtube. Честно сказать, я очень хотела бы пойти в израильскую армию, хотела, чтобы меня пустили в Газу - так и написала в армейские структуры. Я прожила очень хорошую жизнь, я похудела на 22 кг, я вполне могу бегать и ничего не боюсь. Военным корреспондентом? Нет, я хотела, чтобы мне дали автомат.
У меня есть серьги в форме магендавида - я купила их у Аркадия Майофиса во время одной из поездок в Израиль. Когда после 7 октября начались все эти антиизраильские безобразия, особенно на ступеньках моей любимой Widener Library, я стала ходить разговаривать с их участниками только в этих серьгах. Приходила и говорила: "I am Zionist". Хотя местные евреи меня останавливали, говорили "вам оторвут уши". Но я считаю, что еврей не может бояться, не может и не должен. Поэтому мы Хануку празднуем, празднуем сопротивление, которое чрезвычайно важно для еврейского человека. Меня, честно говоря, расстраивает, что американские евреи сразу полезли под матрас. Хотя те из них, кто дает большие деньги университетам, собрались и сказали: "Мы должны это остановить". И где-то сумели - например, в Гарварде".
ЕЛЕНА
"Утро 7 октября было шокирующим, мы не сразу смогли осознать и принять происходящее. Ужас не прекращался, но уже в первые дни стало видно, насколько люди в стране сплотились, как все друг друга поддерживают. При общении на улицах ты видел на лицах невероятное страдание и сочувствие. Это очень помогло ощутить Израиль домом. От того, что остальной мир нас не понимал, сплоченность усилилась - в том числе, из-за чувства несправедливости.
Дети реагировали относительно спокойно: послушно ходили в убежища, верили, что их защитят. У нас, взрослых, эта вера как раз сильно поубавилась, чувство безопасности, если не исчезло, то очень пошатнулось. Вообще, в течение этих полутора лет было много разных чувств: и патриотизма, и разочарования, и желания уехать, и желания остаться, и страха, и стыда, и гордости. Нам в каком-то смысле повезло: приехав совсем недавно, мы не успели по-настоящему интегрироваться в общество - среди наших друзей и близких знакомых нет заложников, нет погибших, почти нет воюющих солдат. Тем не менее, есть ощущение, что все это близко-близко. Оно усиливает боль, но заставляет острее чувствовать дом. Очень сложные, неоднозначные чувства".
АННА
"Мы - я говорю о ближайшем окружении - 7 октября чувствовали только шок, боль и гнев. Для нас, разумеется, не стоял вопрос о том, кто прав, кто виноват. Но вскоре я увидела в социальных сетях, как люди - не самые близкие знакомые, но представители университетской среды - поставили в качестве аватара палестинские флаги. Когда я задала одной из таких знакомых вопрос, почему она это сделала, то услышала "это солидарность с борьбой палестинского народа против многолетней израильской колонизации". Через некоторое время я написала колонку в Spiegel о том, каково это - быть произраильски настроенной еврейкой внутри европейской академической среды. В том тексте я сравнивала реакцию на события 7 октября с тем, что переживали мои родители, когда советская пресса после победы Израиля в Шестидневной войне начала трубить об "израильской военщине". В ответ я получила несколько писем от моих коллег по университету Гумбольдта, в которых говорилось, что даже имплицитно обвинять в антисемитизме выступающих на стороне Палестины - оскорбление. В общем, это был довольно неприятный для меня момент".
АЛИСА
"7 октября я была в Нью-Йорке, показывала свой фильм "Белый список" в Колумбийском университете. Наутро после показа проснулась, включила телевизор и по CNN наблюдала за происходящим. Это было похоже на цунами: волна подойдет, отхлынет, потом накроет снова: ужас сбивал с ног, потом откатывался, чтобы открылся еще более страшный масштаб случившегося и накрыло еще сильнее. Так же и с сердцем: оно как будто разбилось, а потом оказалось, что не до конца -- каждый день от него отрывали новые и новые куски. Было ощущение абсолютного шока, катастрофы.
Вернувшись в Лондон, я была потрясена реакцией окружающих, тех, кто говорил "да, но это же произошло не просто так". Англичане вообще тогда поразили меня новостной повесткой, точнее, наивностью и готовностью верить бредовой пропаганде. Именно в тот момент мне стало понятно, что такое островная ментальность: люди, которые никогда не были в Израиле и вообще имеют слабое представление о том регионе, оказались готовы высказывать мнение. Первой моей реакцией была ярость - чувство в принципе мне не свойственное. Раньше я не знала, что могу так ненавидеть. Но за последние три года поняла, что могу с этими чувствами работать и не транслировать вовне. Выдыхать и не отвечать.
►Дети в эмиграции: легко? тяжело? страшно?
ЕВГЕНИЯ
"Дочь Леля к моменту моего отъезда давно жила в Америке. В 2011 году она закончила университет Brandeis и вернулась в Россию. Работала в "Гилеле" и, естественно, начала работать с Навальным. Когда в 2012 году после Болотной начались аресты, я сказала Алеше: "Нам надо Лельку вытолкнуть отсюда". Сходила с ума от страха, легко себе представляя, как ей в каком-нибудь ночном клубе просто подкладывают пакетик с белым порошком - и все. Для нее же все мои увещевания не стоили ломаного гроша. Но когда Лешка написал: "Леля, ты мне нужна в Нью-Йорке. Обнимаю. Навальный" - она поехала в Америку.
Мои друзья оформили ее каким-то ассистентом, чтобы она могла получить рабочую визу, я все это оплачивала. У нее абсолютно блестящий английский, она сначала устроилась на одну работу, потом на вторую. Весь первый год плакала, постоянно говорила мне, что берет билет в Москву на следующей неделе. Леля в этом смысле моя дочь - в России для нее была понятна цель существования. Но потом в ее жизни появился мужчина, американец, потом родился мой чудесный внук… Так что, если говорить о женской эмиграции - первый удар в нашей семье приняла она".
ЕЛЕНА
"У меня четверо детей. Старшей дочери на момент моего отъезда из России было 23, она училась в Англии в аспирантуре. Со мной поехали сыновья 19 и 7 лет, и 3-летняя дочка. Среднему мальчику на момент репатриации было 7, сейчас ему 10. В эмиграции его роль в семье явно повысилась: он у нас главный ивритоязычный человек. Вообще, в Израиле я быстро почувствовала, что детям тут лучше. Мы приехали в марте, а в сентябре младший сын пошел во 2-й класс. Он очень боялся идти в школу, а когда вернулся, сказал: "Я ничего не понимаю, но здесь хорошо". Младшая дочка сначала пошла в русскоязычный сад, а сейчас ходит в билингвальный, англо-ивритский. Я поняла, насколько здесь любят детей, насколько им здесь легче существовать. Эта легкость даже меня саму как-то немножко переделывала".
АННА
"У меня двое детей, дочке Соне 30 лет, сыну Грише на момент начала "большой" войны и нашего решения об эмиграции было 23. Соня не жила в России довольно давно, оказавшись гораздо большей провидицей, чем все мы. В Москве у нее было множество друзей, прекрасная веселая жизнь, но в какой-то момент она решила, что не хочет находиться там, где на все важные для нее свободы стал ощущаться сильный накат. Пожив и поработав в нескольких странах, оказалась в Буэнос-Айресе, и, похоже, это не последняя точка ее маршрута: моя дочь человек какой-то новой генерации, которая никакой твердой земли под собой не ищет.
Ситуация с сыном ровно обратная: в ночь, когда Россия бомбила Киев, мы с мужем буквально вытолкали его из страны - прочли утренние новости и сели искать ему билеты. Гриша был в отчаянии, он очень страдал. Из всей нашей семьи эмиграция, безусловно, далась ему тяжелее всех, первые полтора года были просто кошмаром. Сначала он жил в Грузии, где в первый год войны резко выросли антироссийские настроения, потом приехал в Америку. Когда после 7 октября там начались пропалестинские демонстрации, у него были большие проблемы: он видел поток антиизраильского вранья и постоянно ввязывался в разные истории, пытаясь кому-то что-то доказать и объяснить. Вел себя, чем я горжусь, очень радикально. Сейчас учится в колледже на Political Science, и, похоже, доволен".
АЛИСА
"К моменту начала войны России с Украиной моей младшей дочери было 15, старшей 18. Они уже несколько лет жили в Англии, поэтому вряд ли можно сказать, что им нужна была какая-то адаптация к новой реальности. Но война стала для них, конечно, потрясением - мы много обсуждали эту тему, они ведь вполне взрослые, и с ними можно обо всем говорить на полном серьезе. Что касается трагедии 7 октября, то когда они оправились от шока, я им объяснила, что эту тему в школе и с друзьями надо обсуждать с осторожностью: здесь, в Англии, у многих свой взгляд на эти события. Хорошо, когда с детьми можно общаться на равных - это как раз наш случай".
►Самое плохое и самое хорошее в новой реальности?
ЕВГЕНИЯ
"Хуже всего одиночество. Хуже всего то, что у меня здесь нет дома. Нет моих книг - а у меня прекрасная еврейская библиотека, потрясающие комментарии Торы и Талмуда, роскошное собрание книг по политическим наукам. Все записные книжки в Москве, все архивы... Там моя сестра-близнец, я страшно по ней скучаю, мы говорим по телефону каждый день.
Если говорить о хорошем - мне очень нравится здешняя интеллектуальная жизнь, в Гарварде она просто потрясающая. Я постоянно хожу на лекции и дискуссии в ХКС - Harvard Kennedy School, у них есть форум, который собирает блестящих политиков и общественных деятелей - в том числе президентов и премьер-министров. Только что, к примеру, был глава администрации Байдена. Здесь был потрясающий гарвардский "Гилель"- благодаря ему я стала соблюдать кашрут".
ЕЛЕНА
"Хорошо, - и совершенно нетипично, - то, что оказалось легко найти работу. Точнее, она сама меня нашла. В какой-то момент мы списались со знакомым профессором, с которым вместе много лет занимались наукой. В 90-е годы он уехал из России и, как выяснилось, работал в университете Бар-Илан. Он позвал меня в гости и спросил, не хочу ли пойти туда преподавать. Я не знала ни университета, ни его рейтинга, к тому же в том эмоциональном состоянии казалось, что я вообще не способна ни на какие серьезные действия. Но он сказал: "Просто делай то, что я скажу: буду тебе звонить и говорить, какую бумажку ты должна мне прислать". Я писала под его диктовку какие-то мейлы, отправляла список публикаций и конференций, на которых выступала с докладами, и вдруг он сказал: "Ну, можно знакомиться с твоим будущим начальством". В общем, репатриировавшись в марте 2022 года, в октябре я уже вышла преподавать в университет Бар-Илан. Сначала на английском, но потом мы составили программу для новых репатриантов из русскоязычных стран - России, Украины, Белоруссии: первый год студенты учат физику и математику на русском языке, параллельно - иврит в ульпане, а со второго года сливаются с обычными ивритоговорящими потоками. Так я стала преподавать на русском и параллельно читать курсы на английском. Даже превысила стандартную почасовую профессорскую нагрузку. Учу иврит, хожу в ульпан "гимель", могу более или менее нормально общаться на бытовом уровне.
Удивительно много хорошего в Израиле для меня связано с детьми. В какой-то момент я вдруг поняла, что они здесь все время улыбаются. Мои тоже как-то "разгладились". Вообще видеть, как здесь обращаются и общаются с детьми, как свободно и счастливо они себя чувствуют - для советского человека непривычно.
Я всегда была далека от мысли об эмиграции и мало знала про Израиль. Мне казалось, что Тель-Авив - такой теплый европейский город, но довольно быстро стало ясно, что теплый - да, но не совсем европейский. Сюда переехало много сотрудников "Яндекса", и люди удивлялись каким-то бытовым вещам. Например, тому, что в домах все углы - непрямые: прямоугольный стол невозможно задвинуть в угол так, чтобы не было зазоров. Снимаешь квартиру, а там какие-то дырки странные в стенах, провода некрасиво висят. Тараканы, грязно... Мне легче - я, в принципе, на такие вещи обращаю мало внимания. Мешало другое: к примеру, в том эмоционально тяжелом состоянии было некомфортно находиться бок о бок с чужими людьми. Хотелось, чтобы в кафе незнакомые люди сидели хотя бы в метре от меня, что в Тель-Авиве почти исключено. Пугали самокаты на улице, пугало дорожное движение - такое, мягко говоря, хаотичное. Шокировало, что всюду собаки: ладно, в кафе, но люди приходят с собаками в офис. А если у кого-то из сотрудников аллергия на собачью шерсть? Это было странно. Пугало, что каждый раз, заходя куда-то, надо показать, что не говоришь на иврите. Не нравилось, что не понимаю надписей на улицах, не понимаю, с чем ко мне обращаются. Но сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что негатив был в основном связан не с самим Израилем, а с моим тяжелым внутренним состоянием.
Говоря о негативе, нельзя, конечно, не сказать про безопасность, теракты, сложную политическую обстановку. Мы приехали в марте, а в ноябре проходили выборы, у нас уже было право голосовать, и мне хотелось понимать, что происходит. Мы устраивали серии лекций, пытались разобраться, кто такие израильские правые и левые. Я же все-таки дочка известного политолога, хотелось, чтобы не было стыдно перед памятью папы".
АННА
"Мы приехали летом 22 года и самым трудным было, - если не говорить о душевном состоянии, - открыть счет в немецком банке. Другой невероятный квест, - я по сей день восхищаюсь героизмом мужа, который его преодолел, - поменять номера машины, на которой мы приехали, на немецкие, поскольку с российскими тогда ездить было просто нельзя. Все российское блокировалось, отменялось, и нам повезло, что нашлась квартирная хозяйка, готовая сдать жилье за наличные.
Груз этих бытовых сложностей, как ни странно, сильно облегчил эмоциональную сторону расставания с прошлой жизнью: просто не оставалось душевных сил, чтобы мучиться вопросами типа "кто я в этом обществе", "что мне делать со своей экспертизой и высокой духовностью". Тогда ведь ключевым вопросом была вина русской культуры: почему Толстой и Достоевский не мешают бомбить Киев. В какой-то момент от этого вопроса начало тошнить, непонятно было, с чего он возник именно сейчас. Когда в ГУЛАГе гноили миллионы людей, никто в Европе не задавался вопросом, почему те же Толстой и Достоевский не помешали устроить концлагеря на Колыме.
Если продолжить разговор о трудностях, то главная проблема - язык. Я не говорю по-немецки, и понятно, что в моем возрасте уже не заговорю так, как нужно для полноценной жизни, в первую очередь - профессиональной: до того уровня, который требуется мне именно как гуманитарию, лектору, автору разных достаточно сложных концепций, выучить его я не смогу. Да, у меня прекрасный английский, да, Берлин - очень интернациональный город, да, когда я преподаю в университете Гумбольдта, в расписании даже не пишут, что лекция будет по-английски - это как бы само собой разумеется. Но одно дело, когда ты - заезжая звезда, которая выступила на берлинском кинофестивале и махнула крылом, первый год я так себя продавала, и это удавалось. А больше года на этом не продержишься: все-таки вокруг - Германия, здесь говорят по-немецки, вся бюрократия, вся бытовая сфера работает на этом языке - в химчистке с тобой не будут объясняться по-английски.
Хорошо же здесь то, о чем я уже говорила: при определенной твоей настойчивости эта страна дает возможность профессиональной реализации, она открыта к эмигрантским проектам - отнюдь не только русскоязычным. Люди в Германии не замкнуты на себе, им интересен внешний мир, его проблематика, его способ существования - для нас, приехавших сюда из этого внешнего мира, такой интерес невероятно важен".
АЛИСА
"Самым тяжелым было понять и принять, что во взрослом возрасте ты должен начинать с нуля. Главное - не относиться к этому как к катастрофе, но это и самое сложное: в силу рефлексии и наличия какого-то интеллекта ты понимаешь, что шансов у тебя не так много. Поэтому надо жить день за днем, не строя гигантских планов, а стараясь делать какие-то маленькие возможные шажки. Принять как данность, что сейчас такое время, и другого у нас нет. Возможно, оно придет, но ставить себя на паузу в ожидании лучшего - просто тупо по отношению к себе, близким, по отношению к жизни своей, которая, как ни банально звучит, у нас одна и является довольно большой ценностью. Понимать, что ты стартуешь с нулевой точки и как актриса, и как режиссер - тяжело, но в шоковых обстоятельствах я не ложусь на пол, а начинаю действовать очень активно, для меня это способ выживания. Эффект у этой активности не моментальный: здесь, в Англии, в принципе, никто никому не нужен, всех хватает. Но это повод не для отчаяния, а для того, чтобы прикладывать много усилий, если хочешь чего-то добиться.
Одна из самых тяжелых вещей в нынешней ситуации - разрушение связей, которые, как паутинки, связывают тебя с другими: с единомышленниками, коллегами, людьми, которые вместе с тобой чего-то добивались. Когда вдруг всех разбрасывает, когда каждый должен окопаться и обустраивать свою ямку - это разрушительно, это лишает сил, которые, как оказалось, этими связями очень подпитывались.
Что оказалось неожиданно легким? Не знаю, было ли такое вообще. Наверное, легче стало постоянно менять жилье: за последнее время я уже трижды переезжала. Если раньше это вызывало стресс, то сейчас все на автопилоте: пакуешься, перевозишь вещи, обустраиваешься. Ощущение утраты дома для меня было очень тяжелым, но оказалось, что я могу с ним справиться и не сойти с ума, находя точки опоры в мелочах: вкусный кофе на новом месте, приятный парк неподалеку, хорошо работающая стиральная машина - из маленьких зернышек позитива со временем вырастает дерево".
►Чем вы сегодня гордитесь?
ЕВГЕНИЯ
"Горжусь, что сделала PhD в Гарварде по специальности Political Science, что заняло девять лет. Известно, что два самых сложных гарвардских PhD - медицинская школа и Political Science. Но это дело давнее, а сейчас… Сейчас я ничего даже не пытаюсь добиваться. Но я всегда говорила своим сотрудникам, что главное спасение в любой ситуации - работа. Ею я горжусь: прочитав хорошую лекцию, просто летаю. Еще горжусь принадлежностью к народу Израиля. Здесь в Америке часто возникает ощущение, что я подвешена в воздухе, и единственное, что меня держит, это мое identity - мое еврейство".
ЕЛЕНА
"Горжусь, что хорошо идет работа университете, что получается взаимодействовать со студентами. Горжусь, что смогла вернуться в науку: первое время я вообще не могла думать о математике, у меня как будто мозг застыл от шока, а начиная с лета 2022 эта способность вернулась - за последние 2,5 года я написала больше десяти статей, получила много интересных результатов".
АННА
"Прежде всего горжусь тем, что продолжаю работать. Что смогла хотя бы отчасти перевести себя на английский и немецкий, которого не знаю: многие из моих выступлений и проектов ориентированы на нерусскоговорящую публику. Я достаточно регулярно публикуюсь в немецких изданиях, опубликовалась уже даже во французском. Конечно, эмиграция делает нас скромнее: раньше, когда мои материалы выходили по два, три, пять раз в неделю, было бы смешно отвечать на вопрос, рада ли я, что меня публикуют.
Горжусь, что смогла здесь вывести свою, назовем так, экспертизу в публичное пространство - хотя, по сути, не являюсь специалистом ни в чем: в России я жила как человек общегуманитарных одаренностей - и мне за это платили. Там я была Анна Наринская, моей профессией было мое имя. Не сравниваю себя с какими-то абсолютными звездами, но в моем кругу, в моей сфере это было так. Я делала выставки, писала статьи, читала лекции, начала снимать документальное кино - и все это было востребовано: я продавала себя, свою личность. А здесь про эту личность ничего никто не знает, и у меня - да, я про возраст, - не так много времени, чтобы доказать всем, насколько она ценна, эта моя личность. Поэтому горжусь, что смогла ее куда-то пропихнуть".
АЛИСА
"Горжусь, что мои дети получили дипломы и изучают то, что любят, то, что им интересно. Это чисто материнская гордость, я рада, что мы сделали это вместе - я была участницей их поисков, сомнений и выбора.
Горжусь, что мы доделали фильм "Белый список", что он дошел до зрителя: был широкий прокат в России, два очень хороших показа в Лондоне, показ в Берлине, показ в Колумбийском университете. Безусловно, горжусь, что у меня есть работа: я играю на сцене, играю по-английски. Речь о спектакле "Последнее слово", который мы с режиссером Максимом Диденко и Анной Наринской, создавшей текст, сделали в Берлине и потом привезли в Лондон. Бывают магические моменты, когда к тебе приходит какая-то идея - просто рождается из воздуха, как чудо. Так у меня родилась идея сделать спектакль на основе речей, точнее, "последних слов" женщин в российском суде, осужденных за политические преступления. Мне было важно донести эти их слова до людей. К сожалению, значимость нашего спектакля не уменьшается, а только растет, и я горжусь, что мы смогли сделать "Последнее слово" на достойном профессиональном уровне, что про нас пишут большие местные газеты".
►Быть женщиной - в новой реальности это помогает или мешает?
ЕВГЕНИЯ
"В современной светской Америке, мне кажется, этот вопрос настолько неактуален, что я о нем даже никогда не задумывалась".
ЕЛЕНА
"Мне никогда в жизни ничто гендерное не мешало. Помогало ли? Наверное: принарядишься, улыбнешься - и сразу легче, разве нет? Что касается конкретно Израиля, то я думаю, чем южнее страна, тем большим в каком-то смысле преимуществом является женское начало: мужчины обращают внимание, стараются помочь. Хотя, может быть, это ощущение возникает потому, что на работе меня окружают в основном мужчины".
АННА
"Быть женщиной мне только помогает. Я ведь и в России была специалистом, грубо говоря, по женскому вопросу. Не главной феминисткой, но писала и говорила об этом много. Здесь я тоже достаточно много пишу о российском патриархате, это моя экспертиза как человека, понимающего положение женщины. Мною заинтересовались феминистские издания - они знали про "Марш матерей", он был моей, можно сказать, визитной карточкой. Не очень прилично выпячивать, но из моей обширной деятельности именно эта акция оказалась по-настоящему известна. Один из моих довольно громко прозвучавших текстов был про Женю Беркович, про нее как феминистку, про ее отстаивание феминитивов, что, кстати, для Германии интересно в том числе лингвистически, поскольку в немецком языке есть женский род. В общем, все эти темы здесь очень актуальны, и из моих женских уст они звучат более остро. Быть женщиной оказалось некоторым образом частью моей профессии".
АЛИСА
"В Британии этот вопрос, думаю, вообще не стоит. Да, мне тяжело поднимать коробки во время переезда, потому что я женщина - ну так мне и до эмиграции было тяжело их поднимать".
►Мысли о возвращении
ЕВГЕНИЯ
"Я была абсолютно убеждена, что вернусь через год, что Украина победит, что путинское окружение от него избавится, и я буду в Москве, чтобы вытаскивать Алешу (Навального, прим. ред.) из тюрьмы. Сейчас предпочитаю вообще не думать на эту тему".
ЕЛЕНА
"О возвращении я не думаю. Это следствие характера: я в целом не очень склонна оглядываться назад, мне проще закрыть дверь. Конечно, иногда переживаю за что-то, что делала в России, чем гордилась: либо уже не считаю, что сейчас этим можно гордиться, либо, наоборот - может быть, горжусь, но мое имя забыто. Есть такие моменты, но лучше про это не думать. Так легче".
АННА
"Я не отрезала от себя Россию как некое ментальное место. Мне интересно то, что в ней происходит, я верю, что там сохраняется какая-то подлинная, антипутинская по сути культура и настроение. Вижу, что подспудно там много правдивого и интересного. Совершенно не считаю, что Россию надо оградить колючей проволокой и к ней не обращаться. Наверное, я бы продолжала туда ездить, хотя, конечно, режим очень сильно влияет на мои решения. К примеру, даже до того, как я стала иноагентом, а уж после этого и вовсе, мне не только никто не предлагает работы, но мое имя сняли даже с тех моих проектов, которые еще оставались в России. Люди, которые ими занимаются, говорят: "Старуха, ты же понимаешь, мы не можем". Так что кроме нескольких оставшихся друзей, - многие, как и я, эмигрировали, - возвращаться у меня и причин-то особых нет".
АЛИСА
"Не думаю о возвращении, потому что ожидание угнетает. Решила не жить ни прошлым, ни будущим - только сегодняшним днем. Это не всегда легко, нужно много терпения, особенно во всем, что связано с работой - потому что решения часто зависят от других, не от тебя. Даже такой активный бурундук, как я, не может все сдвинуть с места самостоятельно. Но то, что я решила не жить в других временных измерениях, мне лично очень помогает".
►Главный страх, главная надежда
ЕВГЕНИЯ
"Нет у меня никаких страхов. А надежд и радостей… Я учу иврит, учу каждый день, и сам звук этого языка меня радует. Сейчас пойду делать мацеболс, чтобы вечером кормить Лену Костюченко с подругой - тоже радость. Куриный бульон, само собой, уже готов. Утром пойду к молитве "Шахарит", потом стану рассматривать фотографии любимого внука Линкольна-Алексея - и тоже сходить с ума от радости. В нем моя надежда. Он назван в честь двух людей, - американца и русского, - каждый из которых боролся за свободу своей страны. Моя надежда в том, что у Линкольна-Алексея будет достаточно сил думать про тикун-олам и деятельно в нем участвовать".
ЕЛЕНА
"Главный страх - что в теракте пострадает или погибнет кто-то из моих близких. Главная надежда - наверное, как у всех: вдруг что-то сдвинется к лучшему".
АННА
"Здесь, наверное, надо различать глобальное и личное. Моя главная надежда глобальна: я надеюсь, что российско-украинская война закончится, закончится справедливым образом, а не на путинских условиях. Что в России падет режим, что страна переменится. Не для меня, а для наших детей. Я вижу, например, как страдает мой сын: он очень патриотично настроен в этом смысле, он хочет помочь России встать на какой-то другой путь. А мой главный страх - совершенно личный: я боюсь, что сильно заболею, попаду в немецкую больницу и не смогу с ними объясниться".
АЛИСА
"За эти три года я избавилась от очень многих страхов. Тот, который остался на подсознательном уровне, иногда накрывает в середине ночи, или под утро: страшно, что развалится вся привычная система координат - не только нашей жизни, а мировая, в целом.
Надежду и радость дают, как ни странно, простые человеческие связи, доброта тех, кому я верю. За эти три года я видела не только катастрофы, но и множество маленьких проявлений добра, когда человек немотивированно, казалось бы, делает что-то хорошее. А еще я надеюсь, что люди не утратили способность слышать. Когда я выхожу на сцену и читаю стихи Жени Беркович, то знаю, чувствую, что люди в зале меня не только слушают, но и слышат. Значит, надежда есть".